Наконец-то открываю серию постов о творческом письме на японском языке.
И первая особенность, к которой я бы хотела обратиться, — любовь японцев к малым формам и краткости.
Все знают про поэзию танка и хокку, а задумывались ли вы, что популярность ранобэ (лёгких новелл), которые я пишу, — из той же оперы?
Одна из первых вещей, что удивили меня при работе с редактором-японкой, — это её одержимость сокращением предложений. В то время как мне использование различных эпитетов и оборотов казалось показателем мастерства, она убеждала меня, что главное — чтобы было «легко читать» (для нас, воспитанных на русской классике, — нонсенс, не так ли?).
Вторая вещь, которую я заметила в этом отношении, — у японцев мало выражений, которыми можно заменить имя человека в словах автора. Например, в русскоязычном тексте вместо того, чтобы постоянно писать «Хикару», я могла бы использовать «он», «парень», «актёр» (назвав по профессии), но в японоязычном приходится повторять: «Хикару сказал», «Хикару спросил» и т. п. Да и заменителей «сказал» и «спросил» не так уж много, не то что у нас — «проговорил», «произнёс», «выпалил» и т. д.
Так вот, о чём я. Мучилась я, значит, с избеганием тавтологии в авторском тексте, считая, что судьба моя такая, пока не начала читать «Странный дом» Укэцу и не увидела то, что вы можете наблюдать на фото. Автор просто сделал диалоги как в пьесе, совершенно не заморачиваясь всем вышеперечисленным!
Таким образом, можно прийти к выводу, что в современной японской лит-ре писатели в большинстве своём придерживаются принципа «передать смысл с как можно меньшими затратами». Во многом именно благодаря подобному подходу такие произведения и становятся бестселлерами. А хорошо это или плохо — решайте сами. (Я считаю, что хорошо :))
И первая особенность, к которой я бы хотела обратиться, — любовь японцев к малым формам и краткости.
Все знают про поэзию танка и хокку, а задумывались ли вы, что популярность ранобэ (лёгких новелл), которые я пишу, — из той же оперы?
Одна из первых вещей, что удивили меня при работе с редактором-японкой, — это её одержимость сокращением предложений. В то время как мне использование различных эпитетов и оборотов казалось показателем мастерства, она убеждала меня, что главное — чтобы было «легко читать» (для нас, воспитанных на русской классике, — нонсенс, не так ли?).
Вторая вещь, которую я заметила в этом отношении, — у японцев мало выражений, которыми можно заменить имя человека в словах автора. Например, в русскоязычном тексте вместо того, чтобы постоянно писать «Хикару», я могла бы использовать «он», «парень», «актёр» (назвав по профессии), но в японоязычном приходится повторять: «Хикару сказал», «Хикару спросил» и т. п. Да и заменителей «сказал» и «спросил» не так уж много, не то что у нас — «проговорил», «произнёс», «выпалил» и т. д.
Так вот, о чём я. Мучилась я, значит, с избеганием тавтологии в авторском тексте, считая, что судьба моя такая, пока не начала читать «Странный дом» Укэцу и не увидела то, что вы можете наблюдать на фото. Автор просто сделал диалоги как в пьесе, совершенно не заморачиваясь всем вышеперечисленным!
Таким образом, можно прийти к выводу, что в современной японской лит-ре писатели в большинстве своём придерживаются принципа «передать смысл с как можно меньшими затратами». Во многом именно благодаря подобному подходу такие произведения и становятся бестселлерами. А хорошо это или плохо — решайте сами. (Я считаю, что хорошо :))
